Жена командира роты

Все это фигня, когда говорят, что в армии хочется трахаться невыносимо. Если девчонок нет, то они и не нужны. «Хрен», правда, по ночам как бревно торчит, но ты спи с ним в обнимку, и никаких последствий. Но если вдруг в окрестностях какая телочка появится…

Послал раз меня командир роты записку жене отнести – мобильник у него сел. А жена его библиотекаршей у нас, в гарнизонной библиотеке работала. Тетка как тетка. Лет тридцать. Я в эту библиотеку не раз ходил – и один, и всем взводом лекции слушать – никакого внимания на нее не обращал! А тут! Вхожу, а она на корточках сидит, упавшие с полки книги с полу подбирает.
Я бы опять на нее и не взглянул, но знаете, как это бывает, когда женщина на корточках сидит и ее ноги сквозь передний разрез в юбке видно? Не полностью, допустим, ляжку, а только вот ту линию, по которой бедро с икрой смыкается? И уходит эта линия туда, в темень междуножную?..
Меня прямо как молнией шарахнуло!
Иду к ней и на эту линию смотрю, и все хочу туда, в темноту заглянуть, и в горле словно кол встает! Едва рот открыть смог:
– Вам помочь?
Бухнулся возле нее, книжки с пола хватаю, а сам ей в этот разрез в юбке пялюсь, в черноту, где ляжки смыкаются. А она краснеет, но юбку не запахивает. На меня глянет и улыбнется кончиком губ. Оттого, наверное, что видуха у меня совсем ошалелая. А я просто с ума схожу: как раньше не замечал, что капитанша у нас такая красивая? И нос точеный, и личико – как у артистки, с персиковыми такими щечками, и фигурка – рюмочкой! Особенно в этом платье!
Литературу с пола собрали, она на лесенку забирается:
– Я, – говорит, – буду книжки на полку ставить, а ты мне подавай!
Тут уж я совсем в штопор впал! Макулатуру подношу, а щиколотки ее как раз на уровне моего носа. И икры: плотные такие– аж блестят, словно отполированные! Вот бы, думаю, пощупать! Не будь она капитановой женой, точно бы схватил и держал бы со всей дури, впитывая через ладошки бабскую эту прелесть! А так – страшно: убьет командир роты, за жену-то! Пристроился и только и дышу ей в сухожилие, что над пяткой, совсем как пес в знойный день!
А она книжки расставила и слазить начинает! И получается так, что дышу я ей сначала на щиколотки, потом в подколенную ямочку, потом в попу, потом в шею, и, наконец, прямо в пробор между каштановых, с отблеском волос. И она в последний момент словно оступилась, прямо на меня спиной падает. Я ее за ребра ухватил, чтоб поддержать, и грудки ее прямо мне в ладони и легли! Библиотекарша обернулась, глядит через плечо, словно голубка пойманная (да не мною пойманная, а желанием своим) – над верхней губою пот росинками, зрачок совсем под веко закатился, губы что-то шепчут… И ведет она меня приставными шагами за стеллажи вглубь зала, подальше от входной двери! И иду я за нею, как приклеенный к ее спине, ладонями, как чашами, грудки ее удерживая.
Как я ее там валял! Ох, как там я ее валял! И раком, и по-офицерски, и сверху она на меня запрыгивала! Раза три кончила, даже уставать стала, а я все никак не кончу! Просто «дубинка» бесчувственная из живота торчит, и все тут. Думаю, уж не болезнь ли у меня, какая приключилась из-за того, что целый год воздерживался? Может, нерв какой отказал или мышца атрофировалась?
Капитанша, наконец, измучалась подо мной и говорит:
– Подожди, хватит! У тебя сухостой! С солдатами часто бывает – от перевозбуждения или от страха. Остановись, я тебе помогу!
Положила меня на бок, сама в клубок рядом свернулась, «хреновину» мою кулачком ухватила, а головку себе в рот сунула! И сосет! И кулаком в такт шкурку гоняет! У нас в деревне девки и то, себе такого не позволяли; да я и сам не думал, что такой кайф на свете бывает! Семени из меня вышло – ну просто ей полный рот! А она все глотает и глотает, будто напиться не может!
Потом встала, на себе юбку оправила, мне штаны застегнула:
– Иди! – говорит. – Времени-то сколько! Мужу скажешь, что помогал мне книжки по разделам переставлять. А то накажет! И что назавтра я тоже просила тебя прислать.
Так и повадился я к капитановой жене ходить…
Под конец до того обнаглели, что стали уже не в библиотеке встречаться, а прямо у них дома: муж на службу, я со службы! Постель в капитановой избенке широкая, мягкая, и «дырка» у его «половинки» такая же: и мягкая, и широкая! Иной раз я до того в этой постели и в этой дырке застревал, что капитан уж на обед приходит, а я только в окно вылажу, штаны на ходу застегиваю!
Любила ли она меня?
Как сейчас понимаю, навряд ли. За эти полгода только один раз по душам и поговорили. Лежим как-то в этой широкой и мягкой постели после того самого, что между мужчиной и женщиной бывает, я в себя прихожу, а капитанша уже губы подкрашивает: у нее в библиотеке семинар какой-то через полчаса начнется. И спрашивает меня между двумя мазками:
– Ты тут со мной валандишься, а у самого может, невеста, какая есть?
– Была, – отвечаю я невесело, – да сплыла!
– Что, ждать не стала? – спрашивает капитанша, да таким тоном, словно «почем буханка» в магазине осведомляется. Мне даже обидно стало.
– Не то слово, – объясняю ей. – Трех месяцев не прошло, как за другого пацана выскочила!
– Ну, это ничего! – говорит капитанша. – Бывает! Ты ведь тоже внакладе не остался! – и хохочет, и уже копытами о пол бьет, туфли надевает: на семинар ей пора бежать.
А, может, и любила она меня? Потому что после этого разговора всего пару раз к себе вызывала, а потом – как отвадило! Меня даже самолюбие заедать начало: неужели, думаю, перестал удовлетворять? Или другого себе какого-нибудь «черпачка» нашла для нужд утробных?
Специально под окна библиотеки ходил, наряд рисковал хапнуть, думал, может, хоть выглянет? Ан нет!
Демобилизоваться стал, на гражданку собрался, стою уже с другими пацанами на железнодорожной платформе, поезд жду, думаю: вот, даже на глаза не показалась. А ведь сколько трахались! И как!
И тут она! Откуда ни возьмись! Плачет, какие-то пироги в руки сует, полкурицы вареной:
– На! Возьми. В дороге поешь! – и прямо при всех в губы целует. – Езжай, – кричит, – езжай, все у тебя будет в порядке! Ждет тебя твоя невеста, ждет!
Вот уж, думаю, как ее расквасило, аж в вещуньи подалась.
– Потому я тебя больше и не звала!
Я этим ее словам даже значения не придал: какая невеста может меня ждать, если три друга детства аж в трех письмах отписали, что выскочила моя Надька замуж?! И даже написали, за кого: за Степку пузатого, у которого отец – хозяин автомастерской. И даже фотки со свадьбы прислали – потом, когда я вешаться уже раздумал. Ничего, приличная вышла свадьба! У нас, в кафе при железнодорожной станции справляли…
А вот оказалось, что сердце бабье, оказывается, что-то, да чует!
Приехал я к себе в деревню: неделю со старыми друзьями гулял, еще неделю с новыми, а на третью неделю мать мне и говорит:
– Слышь, Надька-то твоя, что за Степку-пузана вышла, теперь развелась с ним! Как раз к твоему дембилю. Всего каких-то полтора года с ним прожила, – и глазом на меня косится. А я вид не подаю, что мне интересно! Мол, отрезанный ломоть для меня эта Надька. И вспоминать не хочу.
А ближе к обеду думаю: а пойду-ка я гляну, на что моя Надька после Степки-пузана похожа стала? Совсем он ее в камбалу своим брюхом раскатал, или все еще за человека сойдет?
Заглянул в сельпо, где Надюха продавщицей работает. Ничего, на камбалу даже и не смахивает. Наоборот, титьками халат оттопыривает и вообще, по фигуре даже еще складней смотрится, чем в девчонках была. На меня зыркнула:
– Чего приперся? – спрашивает. – В морду хочешь дать? Дай, не пожалуюсь! – тут я и накернил ей с правой даже как-то неподумавши.
Надька от прилавка отлетела, на мешки с песком брякнулась и лежит, не шелохнется. Полминуты лежит, другие полминуты лежит, я уж думаю: не убил ли ее ненароком?
Интересно стало, прилавок обогнул, подошел, гляжу – и впрямь не дышит! Тут уж я испугался, нагнулся, руку ей под титьку сунул, сердце щупаю, понять не могу: бьется? Не бьется?
А Надька глаз чуть-чуть приоткрывает, улыбается уголком губ, совсем как наша капитанша тогда, в библиотеке, и шепчет:
– А ты знаешь, я ведь Степке-то изменяла! Чесслово изменяла! Как медовый месяц пошел, так и изменять начала! А тебе, Лешечка, изменять ни за что не буду!
И опять веки прикрыла.
Вот, думаю, дура баба! Чем взять надумала! Тем, что кому-то с кем-то изменяла! А мне-то какое дело?
А потом прикинул: а ведь дело Надюшка говорит! Не даром же отец меня еще до службы учил: «Ты со своей девкой гулять – гуляй, что хочешь, то с ней и делай, только самого главного себе не позволяй! Запустишь ужика в щелку – разбудишь в п…зде хотимчика! Он там, за целкой сидит! Пока целка цела – спит, как порвалась – пошел бузить. Не дождется она тебя!»
А я до службы гонористый был, решил – буду еще в таких делах кого-то слушать. Все чуваки своих телок трахают, а я чем хуже? К тому же как перед армией «белого мясца» не попробовать?
Вот под эту-то сурдинку и увел как-то Надюху вечерком подальше в поле и, как она ни отнекивалась, ни вертелась, «ужа» ей между ляжек и вставил. Уж как она кричала, на боль жаловалась да боялась кровью изойти! Я даже подумал, что она к себе вообще больше ни одного мужика не подпустит. Ан-нет! Прав батяня был! Хотимчик сильнее всего оказался. И боли, и страха! В чем же тогда мне ее винить? Самого себя за дурь, за гонор ругать должен!
Ну, думаю, по морде девке дал, разобрался во всем, можно и домой идти. Хочу встать, от мешков подняться, и вдруг чувствую, как это непросто – мужику от бабы оторваться! Хоть и не лежу я на ней – просто склонился и рукой сердце щупаю, а все равно. Знаете, как поле по весне, утром парит! Вот и от Надюхи такое же марево исходит. И пота росинки над верхней губой – совсем как тогда у капитанши! И халат синий на коленях расползается!
И шепчет она мне:
– Если еще по морде дать хочешь, то дай!
«Нет уж», – думаю, – «Фигушки! Я тебя сейчас не по морде стучать буду, а хотимчика твоего на полное пищевое довольствие ставить! Благо капитанша меня к таким фокусам приучила, что будет он у тебя сейчас в твое удовольствие и песни петь, и пляски плясать, да так, что и сама ты у меня и застонешь, и заохаешь, и сок пустишь!»
И ладонями сначала халат у Надьки на ляжках раздвигаю, а потом и сами ляжки…
И пошло поехало!
Кто в сельпо заглянет, увидит, как моя задница в дембильских галифе с лампасами между белых Надькиных ляжек скачет, и сразу дверью хлопает! С другой стороны, соответственно. Понимает, что человек из армии вернулся. С невестой мирится!
Так и сладили мы с Надькой на тех мешках наши судьбы. Что только между нами не стояло: и Степка-пузан, и капитанша, и два года службы моей, что не виделись, и широкий солдатский ремень, который я однажды уже было к шее приладил… Все растаяло в один миг – мы как будто только что с поля вечернего вернулись и еще разок помиловаться надумали!
Шестой год уже вместе живем. Детишек скоро в школу отправлять. А пацанам все равно совет давать не буду – трахать своих подружек или нет. Скажу «да» – винить потом будете: «мы тебя послушали, а они по рукам пошли». Скажу «нет» – так ведь все равно не послушаете!
Главное, вы лучше в любом случае на меня обижайтесь, а не на своих девчонок!